Запиcь четвертая. Все познается в сравнении...

  Я сидел за кухонным столом и смотрел в окно. За окном – холодный унылый пейзаж – крохотная речонка и какой-то завод, полуразвалившиеся голубятни и МГУ вдалеке. Светило солнце, но в ноябре, в Москве даже солнце было очень холодным.
  Кшиштоф – мой хороший друг, товарищ еще со школьной скамьи, сидел передо мной и понурившись смотрел в свою чашку кофе так, будто там, в коричневатой жидкости, разыгрывались финальные сцены «Психо». Кшиштоф наполовину поляк, но польского не знает, он архитектор.
- Черт возьми, тебе хорошо – у тебя внешность! А у меня что – лысина да пузо, вот и все, что удалось создать к двадцати двум годам, - сказал он, сокрушенно качая головой.
  Я критически посмотрел на него (право слово, как будто не видел до этого!) : насчет лысины и пуза он погорячился. Роскошной шевелюры, конечно, у него не было, но это же не лысина, а десяток лишних килограммов распределился по телу равномерно, так, что он просто казался несколько… гм… крупным… но не пузатым.
- Ты не прав, все не так плохо, - попытался я все обратить в шутку, но Кшись не был настроен шутить.
- Нет… нет… у меня всегда была полная ж…па с девушками! Помнишь? Еще со школы – всегда одна и та же ерунда! Млин, я просто урод, наверное, я просто не нужен этим долбанным бабам!
  Я хотел было возразить что-то вроде: «Ошибаешься. Бабам не важно как ты выглядишь, важно – насколько ты перспективен в финансовом отношении», но быстро отогнал от себя эти слова, вспомнив, что Кшиштоф – свободный художник, перспектив с финансами у него не предвиделось… разве что какой-нибудь полоумный Рокфеллер решил бы вложить свои миллионы в его проекты…
  От Кшися ушла очередная подружка. Я не знаю, правда, не знаю, почему его периодически бросают девчонки. Предположений у меня масса, но я не уверен в них наверняка, чтобы сказать точно, мне самому нужно с ним пожить, а я не очень хочу.
*   *   *
  Красивый маникюр был у Лисы, это я отметил, потому что ее ручка с этим маникюром вот уже минут десять лежала у меня на ноге, а сама счастливая обладательница красивого маникюра неотрывно смотрела мне в глаза.
- Но я же люблю тебя, люблю, понимаешь? – говорила она тоном отчаявшегося.
  Да, я понимал, наверное, она меня любит… по-своему… но что я мог сделать, если ее любовь пришлась очень не вовремя – я как раз возобновил отношения с женой, после полуторогодового перерыва, вроде возвращаюсь в нормальную жизнь, размеренную, но нет, надо было ей появиться!
- Ты единственный мужчина, который сумел всколыхнуть во мне что-то… какие-то тайные струны, неизведанные грани!   О! Лисавета – большая мастерица по части красивых ля-ля, недаром она переводчиком работала раньше, язык у нее подвешен весьма неплохо.
- Мы бы прекрасно смотрелись вместе…
  Отличный аргумент, думалось мне. Что же, бросать теперь жену и сына ради того, чтобы хорошо смотреться с тридцатилетней бывшей переводчицей? Хотел уже было ее мягко, но настойчиво послать куда подальше, но она опять заговорила: - А у меня для тебя есть отличное предложение…
  Дальше я не буду приводить ее слов, смысл их свелся к тому, что у нее есть очень хороший знакомый в очень известном дизайн-бюро, который может предложить мне очень интересную работу.
  Ну мне стало немножко тошно – она что, меня за нечто вроде шлюхи держит, что ли? Короче говоря, не вышло у меня послать ее мягко, а вышло грубовато…
*   *   *
  Мы с Кшиштофом опять сидели вдвоем, только на этот раз не у него на кухне, а в каком-то пафосном кафе, которые теперь, отдавая дань моде, все вдруг переименовались в кофейни. Так вот в такой кофейне Кшиштоф, с аппетитом уплетая чизкейк, говорил:
- Знаешь, друг, все познается в сравнении…
   В этом он прав. Лучше быть брошенным, но гордым, чем желанным, но оплеванным.
   Кшиштоф съел чизкейк и заказал еще одну порцию:
- Страсть как люблю эти поганые тортики! – сказал он с усмешкой. Ага, а потом жалуется на «пузо»… ну-ну. – Не понимаю тебя, как ты можешь не любить сладкое!
   Да я тоже не знал, как можно сладкое любить.
- Я понял, что все не так уж и плохо у меня…
   Конечно: «у соседа корова сдохла, а мне радость». Он один и сам себе хозяин, а я женат и меня черно домогалась тридцатилетняя бывшая переводчица, теперь жена устраивает мне истерики дома, а ему хорошо – он живет один, и теперь наметил себе в пару очередную девушку, наверное, и она тоже его бросит, но это будет когда-нибудь потом, а сейчас он действительно сам себе хозяин.
  Все познается в сравнении…